В Лесах ада - Страница 17

Эта… эта ветка прямо перед ней. У неё такая странная форма. Длинная, тонкая, без листьев. Совсем не как у ветки. Больше похоже на…

Арбалетный болт.

Прошлым утром после выстрела на постоялом дворе он застрял в дереве. Она вспомнила этот болт, уставившись на его поблескивающий наконечник.

Серебро.

* * *

Сайленс Монтейн с грохотом вломилась в заднюю дверь постоялого двора, волоча за собой иссушённое тело. Она проковыляла на кухню, почти не в состоянии идти, и выронила болт с серебряным наконечником из ссохшейся руки.

Её кожа продолжала стягиваться, тело увядало. Невозможно избежать иссушения, не тогда, когда сражаешься с таким количеством духов. Арбалетный болт только расчистил путь, дав ей последний шанс прорваться вперед.

Она едва могла видеть. Слёзы струились сквозь затуманенные глаза. Но они всё равно казались сухими, словно она добрый час простояла на ветру, не смыкая глаз. Веки отказывались моргать, и она не могла шевелить губами.

У неё же была… пыль. Не так ли?

Думай. Соображай. Что же делать?

Она действовала без размышлений. Банка на подоконнике. На случай прорыва барьера. Одеревеневшими пальцами Сайленс открутила крышку, с ужасом наблюдая за происходящим, словно находилась во сне.

Умираю. Я умираю.

Она опустила банку с серебряной пылью в бочку с водой и, вытащив её, поковыляла к Уильям Энн. Упав на колени рядом с девочкой, она пролила почти всю воду. Всё, что осталось, Сайленс вылила дочери на лицо.

Пожалуйста. Пожалуйста.

Тьма.

* * *

— Мы были посланы сюда, чтобы быть сильными, — сказала бабушка, стоя на краю утёса, возвышающегося над морем. Её поседевшие волосы закручивались на ветру, извиваясь словно лохмотья духа.

Она обернулась к Сайленс, её обветренное лицо было покрыто каплями воды от грохочущего прибоя внизу.

— Бог Извне послал нас. Это часть замысла.

— Легко тебе говорить, — сплюнула Сайленс. — Ты всё можешь свести к этому неясному замыслу. Даже уничтожение самого мира.

— Я не желаю слышать богохульство из твоих уст, дитя, — её голос был похож на шарканье сапога по гравию. Она подошла к Сайленс. — Ты можешь отвергать Бога Извне, но это ничего не изменит. Уильям был болваном и дураком. Ты лучше. Мы — Фоскауты. Мы выжили. И будем теми, кто однажды одержит победу над Злом.

Она прошла мимо.

Сайленс никогда не видела улыбку на лице бабушки со времён смерти её мужа. Улыбка была зря потраченной энергией. А любовь… любовь была для тех людей, кто остался на Родине. Людей, которые умерли по вине Зла.

— Я жду ребёнка, — сообщила Сайленс.

Бабушка остановилась.

— От Уильяма?

— От кого же ещё?

Бабушка продолжала расхаживать.

— Ты не станешь меня осуждать? — повернулась к ней Сайленс, складывая руки на груди.

— Сделанного не воротишь, — ответила бабушка. — Мы — Фоскауты. Если нам так суждено продолжить род, пусть так и будет. Я больше обеспокоена постоялым двором и тем, как нам быть с выплатами этим проклятым фортам.

«У меня есть мысль по этому поводу, — подумала Сайленс, вспоминая розыскные листы, которые она начала собирать. — Кое-что, на что даже ты не осмелишься. Нечто опасное. Нечто невообразимое».

Бабушка добралась до леса и взглянула на Сайленс, хмурясь, затем натянула шляпу и исчезла за деревьями.

— Я не позволю тебе вмешиваться в воспитание моего ребёнка, — прокричала Сайленс ей в спину. — Я выращу его так, как захочу!

Но бабушка уже растворилась в тенях.

«Пожалуйста. Пожалуйста».

— Как я захочу!

«Я не потеряю тебя. Ни за что…»

* * *

Сайленс очнулась, судорожно хватая ртом воздух и царапая половицы, уставившись в потолок.

Жива. Она была жива!

Конюший Доб склонился на коленях перед ней, держа банку с серебряной пылью. Она прокашлялась, поднимая пальцы — округлые, с восстановившейся плотью — к шее. Она была здоровой, хотя и шероховатой из-за чешуек серебра, приклеившихся к горлу. Её кожу покрывали чёрные частицы испорченного серебра.

— Уильям Энн! — воскликнула она, оборачиваясь.

Дочь лежала на полу около двери. Левый бок Уильям Энн, где её в первый раз коснулся дух, почернел. Лицо выглядело немногим лучше, но рука была как у иссохшего мертвеца. Придется её ампутировать. С ногой тоже было не всё в порядке. Но Сайленс не могла сказать, насколько, не осмотрев раны.

— О, дитя… — Сайленс опустилась на колени рядом с ней.

Но девочка сделала вдох и выдох. Этого было достаточно, учитывая все обстоятельства.

— Я попытался, — сказал Доб. — Но вы и так сделали всё, что можно.

— Спасибо тебе, — отблагодарила Сайленс. Она повернулась к пожилому мужчине с высоким лбом и потухшим взглядом.

— Вы добрались до него? — поинтересовался Доб.

— До кого?

— До «вознаграждения».

— Я… да, добралась. Но мне пришлось его оставить.

— Вы найдёте другое, — монотонно пробубнил Доб, поднимаясь. — Лис всегда найдёт.

— Как давно ты знаешь?

— Я идиот, мэм, — ответил он, — но не настолько.

Он преклонил голову и ушёл, как всегда ссутулившись.

Сайленс встала на ноги и, застонав, подняла Уильям Энн. Она перетащила дочь в комнату наверху и осмотрела её.

С ногой было всё не так плохо, как опасалась Сайленс. Придётся лишить её нескольких пальцев, но сама ступня была в порядке. Вся левая сторона торса Уильям Энни почернела, словно обугленная. Позже она поблекнет и станет серой.

Каждый, кто посмотрит на неё, будет точно знать, что произошло. Многие мужчины никогда не захотят к ней прикоснуться, чураясь изъяна. Это может обречь её на одинокую жизнь.